В конце ноября в нашем полку зимогоров прибыло. Теперь нас на острове стало трое. Ничего необычного в его появлении не было: пробивался человече сквозь пургу, набрёл на нас, ввалился в зимовье белым молчаливым сугробом, да так и остался. Ибо шёл он, куда глаза глядят, абы подальше от города. Прижился, в общем, у нас.
Первую неделю молчал всё, сказал лишь, что наречён Андреем. На вопросы наши не отвечал, лишь косился дико. Сидел всё время у печки, задумчиво глядел на огонь, вздыхал тяжело, вздрагивал изредка крупной дрожью и никуда не выходил. Постепенно привыкал к Тишине нашего острова. Разговаривать он начинал ночью, во сне, да ругался больше или бормотал неразборчивое. Досталось, видать, бедолаге. Семь дней молчания миновали почти незаметно.
На восьмой день встали мы со псом ото сна, глядь, а человека-то и нет. Думали, ушёл совсем, по-аглицки, без поклона за приют. Ан нет, рюкзачишко его потрёпанный на месте оказался. Значит, недалеко ушёл, скоро придёт. Пёс вёл себя беспокойно, поскуливал и смотрел на дверь. Переживал. Я открыл ему калитку, и он ушёл по следу нашего нечаянного товарища. Явились они к обеду.
Поднимался он Западную гору, долго сидел на вершине, красотою окрестностей наслаждался. Погода тому способствовала: было тепло и тихо. Легкие облака постоянно меняли освещённость и пейзаж перед его глазами оживал… Там и нашёл его пёс. Тихо подошёл, сел рядом, прислонившись тёплым боком к человеку. Осторожно лизнул его щёку. И замер. Пёс очень чуток к людям, душа которых ранена. Так и сидели они, человек и пёс.
С того дня началось выздоровление человека. День ходит по окрестностям, день хозяйствует в зимовье. Дрожать совсем перестал, пришёл спокойный сон, улыбаться начал. А то и песню негромкую, когда заведёт. Отходить от Матрицы злой стал, буслайка.
В город он подался в конце января…